Робин Гуд - Страница 1

К оглавлению

1


БАЛЛАДА О ГЕРШЕНЗОНЕ

(Вместо предисловия)

Немало песен и баллад сложили в средневековой Англии про веселого Робин Гуда, защитника угнетенных. Под протяжное гудение волынки на зеленых полянах их исполняли глимены — странствующие музыканты. Народ узнавал из этих песен о вольном Шервудском лесе, о метких лучниках, притаившихся в заповедных чащах, о том, как боролись они за правое дело с феодалами, шерифами и жадными монахами.

— Пой, добрый глимен, пой, — просили слушатели, и странствующий музыкант пел еще и еще о новых похождениях храбрых стрелков славного Робина.

Когда вы закроете эту книгу, вам покажется, что вы слушали песню глимена, хотя исполнена она была не стихами, а прозой.

Однако пропел эту песню совсем не глимен, и не было в руках у него протяжной волынки, и жил он не в средневековой Англии, а в России, в Москве, в сороковых годах нашего столетия.

Звали его Михаил Абрамович Гершензон, и был он книжный человек — переводчик, писатель, редактор, работавший до Великой Отечественной войны в детском издательстве.

Зиму и лето он ходил в белых рубашках с широким отложным воротником и открытой шеей, как на портретах у Байрона и Шелли, английских романтиков, которых любил и чьи стихи переводил на русский язык.

Длинен список его работ. Даже неполный, он заключает в себе более пятидесяти названий повестей, стихов, рассказов и переводов.

Это Михаил Абрамович Гершензон познакомил советских ребят с их любимцем братцем-кроликом. Это он перевел и обработал «Сказки дядюшки Римуса».

Гершензон рассказал о замечательном русском писателе — сатирике Салтыкове-Щедрине — и о французском естествоиспытателе Фабре. Он создал книгу по истории картофеля. Да-да, у обыкновенной картошки была увлекательная история! Всех книг Гершензона не перечислишь.

Он знал английский, французский, немецкий языки, итальянским владел настолько блестяще, что читал в подлиннике «Божественную комедию» великого Данте.

На фронте Михаил Абрамович Гершензон стал военным переводчиком. Да, есть такая профессия: военный переводчик. И занимались ею гражданские, штатские люди, вот такие же «книжные черви», как Михаил Абрамович Гершензон. Он присутствовал при допросах пленных, иногда допрашивал сам.

Но писатель-романтик не укладывался в штабные рамки. Он стремился вперед, туда, где решались судьбы маленьких и больших сражений, потому что известно, что большое складывается из малого. Сколько рапортов написал Михаил Абрамович с просьбой послать его на передовую!

В каждом настоящем детском писателе сидит мальчик, подросток, читатель его книг. А Михаил Абрамович навеки оставался романтиком в белой рубашке с открытым воротом… И даже когда родина потребовала от него закрыть шею солдатским подворотничком, надела на него портупею, он не ушел от романтических представлений.

Представьте себе жестяной рупор, такой, каким пользуются моряки или затейники на эстраде. С рупором в руках шел он к самому переднему краю наших расположений и кричал немцам то, что впоследствии стало их судьбой. Вместе с ним туда шли его «ученики» — ребята, окончившие десятилетку, в школе проходившие, именно только проходившие, немецкий язык и теперь обучавшиеся у него правильному, но школьному произношению.

— Нет, нет, не так, говорите с придыханием, как украинцы произносят: «Гаврила», «господи». Попробуем снова. Еще раз. Не «генде гох», а «хендэ хох»…

И нередко немцы действительно поднимали свои «хендэ», если не сейчас же, немедленно, то потом. Но чаще в ответ на «концерт» — а это и называлось у Михаила Абрамовича «концертом»- били их минометы. Фашисты стреляли туда, откуда неслись усиленные рупорами голоса, чисто и раздельно произносившие немецкий текст. Ученики Михаила Абрамовича делали заметные успехи, сейчас они вкладывали в это всю ненависть к врагу, всю силу, всю обиду и жажду мести за сожженные дома, за разрушенные города, за уничтоженную мирную, созидательную жизнь.

На войне Михаил Абрамович провел всего один год. За это время и он сам сильно изменился и все вокруг него преобразилось необыкновенно. Из мирного человека он стал солдатом. И умер как солдат, как офицер — в бою.

Случилось так, что в батальоне убили командира. Тогда Гершензон вытащил из кобуры свой парабеллум и крикнул громче, чем кричал в рупор немцам:

— Батальон, слушай мою команду! Вперед! За мной! За мной!

Это был призыв Робин Гуда, романтические слова молодости Михаила Абрамовича, ее порыв, ее стремление, ее слава и ее доблесть. И батальон пошел следом за новым командиром, за мужественным человеком, за глименом и Робин Гудом одновременно. Но пулеметная очередь остановила его движение. Он был ранен в живот и в руку… Однако Михаил Абрамович не чувствовал боли, слишком высоким был его взлет; и здесь же, на поле боя, он написал прощальное письмо жене и сыновьям:

«…Мне не жалко смерти. Я умер в атаке, ранен в живот, когда поднимал бойцов, это вкусная смерть…»

Обо всем этом на страницах одного из томов «Литературного наследства», посвященного писателям на фронтах Великой Отечественной войны, рассказал фронтовой друг Михаила Абрамовича — писатель Теодор Гриц.

Мне хотелось бы, чтобы, читая эту книгу о Робин Гуде, слушая песнь советского глимена о нем, вы не забывали об ее авторе, таком неотделимом от самого героя старинных английских и шотландских баллад.

И. Рахтанов


ГЛАВА ПЕРВАЯ

1